Безумное расследовавние Холмса – гл. 15

Ватсон просидел с Эмилей в баре отеля Sacher большую часть вечера и все это время рука доктора нервно ласкала бокал виски с содовой.

— Вы изучаете средние века, – говорил Ватсон. Его щеки предательски горели от выпитого. — Вероятно, вам передался пытливый ум вашего отца. Италия мне видится страной загадочной и мистической. Не удивительно, что в ней большое внимание уделяют средним векам.

— Скажите, мистер Ватсон, а каким был мой отец? Каким человеком?

— М-м …, — Ватсон нервно рассмеялся.
Каким был Холмс?

Разве мало было сказано об этом?

Сколько штрихов к портрету великого сыщика было набросано доктором Ватсоном в его мемуарах.

Ватсон тешил тебя надеждой, что он весьма недурствен как литератор.

— Я скажу вам так, Эмилия, — сформулировал фразу доктор, — ваш  отец был экстравагантным, эксцентричным и еще – экзотичным человеком. Уж поверьте мне на слово. Кто еще станет ночью ощипывать черного петуха и при этом играть на скрипке. Только какой-нибудь вуду на Ямайке. Но разве вуду играет на скрипке?

— В самом деле! Как жаль, что у меня не было времени получше узнать отца, — вымолвила девушка грустно. – Пока он …

— Этот гешефт-доктор вытянет из Холмса последние соки, — рубанул воздух Ватсон. – Не верю я психиатрам.

— Мать скрывала от меня, кто мой отец. Как давно он знал о моем существовании?

— Не ведаю. Холмс — человек-загадка. Сфинкс — по сравнению с ним детская заводная игрушка. Холмс совершено не распространялся со мной на ваш счет. Одни только расследования вперемежку с черной хандрой. Таким был его стиль жизни. Надрыв и насилие над собственным сознанием.

— Я хотела бы больше времени провести с отцом. На свежем воздухе.

— Вы хотите уговорить его покинуть клинику?
— Разумеется. А если его не выпустят, устрою отцу побег. Как Казанова бежал из Дворца вздохов, так и мой отец выберется из клиники.

— Дело в том, — довольно-таки кисло заметил Ватсон, — что он не хочет оттуда выбираться. Он сам добровольно себя заточил … в дом психиатрических вздохов.

— Я попробую его переубедить, — пылко воскликнула девушка.
— Это бред, — вымолвил Ватсон, морщась от виски. – Сущий бред, знаете ли.
— Нет, это просто смелый план, — и глаза девушки сверкнули. — Ведь через две недели он умрет.

Да, на этот раз занавес упадет навсегда. Больше как Христос, Холмс не воскреснет.
Черт побери, Ватсон совершенно отчетливо вспомнил босого Холмса. Сняв ботинки и носки, Холмс повесил себе на грудь лампу и полез на крышу. Это было их второе совместное дело — «Знак четырех».

Холмс был неподражаем. Он заставил Тоби, этого маленького уродца, длинношерстную и длинноухую  помесь спаниеля и шотландской ищейки, взять след злоумышленника.

А ведь Холмс был не лишен и романтики. Особенно в напряженные минуты погони.

«Видите вон то маленькое облачко, Ватсон? Оно плывет, как розовое перо гигантского фламинго».

И он же, стиснув зубы, кричал во всю мощь легких:

«Мы должны их догнать! Не жалейте угля! Выжмите из машины все, что можно. Пусть лучше сгорит катер, чем они уйдут от нас!»

И катер шел прямо на беглецов. Огонь в топках гудел, мощная машина стучала, как огромное металлическое сердце. Острый, отвесный нос лодки, точно ножом, рассекал спокойную воду, посылая влево и вправо две  круглые, длинные, тугие волны. В такт машине вся лодка вибрировала и вздрагивала, как живое существо. Желтый фонарь на носу бросал вперед длинный мерцающий столб света …

Да, все было именно так …

— Вы о чем-то задумались, доктор? – спросила Эмилия.

— Что? Ах, да … в азарте погони Холмс не знал себе равных. Он быстро вошел в дом МакГрегоров и остановился посредине гостиной, осматриваясь.

Гостиная была обставлена роскошно, но с утонченным вкусом.

По лестнице из темного дерева, полукругом идущей со второго этажа, грациозно спускалась стройная женщина в нарядном вечернем платье темно-вишневого цвета.
На плечи женщины было наброшено шикарное боа из чернобурки. Глаза мадам МакГрегор были густо подведены, а губы пылали помадой, но не вульгарным костерищем, а благородным огнем.

Единственным ювелирным украшением на женщине служили почти невидимые скромные жемчужные сережки, несомненно, беззастенчиво дорогие.

Ватсон поймал себя на том, что с восхищением рассматривает хозяйку дома.

Немного смугловатое лицо любой назвал бы, несомненно, очень прелестным. Оно отличалось утонченностью и совершенством черт, но слегка пухлые губы были сжаты волевым образом.

При этом на губах миссис МакГрегор играла легкая улыбка – одна из тех, что зовутся «воздушными» и «светскими».
На руках миссис МакГрегор по локти были одеты темно-вишневые атласные перчатки. В руках девушка держала сложенный веер.

— Джентльмены, спешу услышать ваши объяснения, чем мы обязаны вашему бесцеремонному вторжению? – с подчеркнутой строгостью осведомилась миссис МакГрегор.
— Прошу прощения, миссис МакГрегор, — начал француз. – Полагаю, вы меня помните. Я барон Пьер де Кубертэн, председатель Международного Олимпийского комитета. И не сочтите наше появление без предупреждения за вторжение. Вы, должно быть, знаете о трагедии, произошедшей недавно в офисе директора строительной компании, занимающейся Олимпийским стадионом, мистера Рэдклиффа.
— Да, разумеется, муж говорил мне о ней. Но с чем связано ваше вторжение? — она вновь употребила это слово, нарочито подчеркнув его. — И кто эти люди с вами?
Холмс стоял и улыбался хозяйке дома. Он излучал свою улыбку так, точно радировал ее в ответ на улыбку хозяйки дома. Тире-точка-тире-тире …
И не было в этих улыбках ни тени теплоты.
— Позвольте представить, — вымолвил барон. – Рядом со мной известный детектив мистер Шерлок Холмс, а с ним его ассистент доктор Ватсон.
Доктор Ватсон слегка поклонился при упоминании своего имени.
— Мы по достоинству оценим ваше великодушие, если вы ответите всего на один вопрос, — довольно весело произнес Холмс.
— Какой же?
— Где вы были в день убийства между двумя и четырьмя часами пополудни?
— Где? А по какому праву вы любопытствуете?
— По праву ведущего расследование об убийстве, мадам. Полагаю в ваших же интересах ответить честно, без утайки. Вы же не хотите, чтобы мы сейчас ушли, а через некоторое время сюда заявилась полиция и прошлась в грязных ботинках по вашему дорогому ковру. Сколько вы платите горничной за уборку?
— Мама миа! Вы меня шантажируете, — рассмеялась девушка и тут же надменно взглянула на Холмса.
Холмс спокойно выдержал ледяной душ из ее осуждающего взора.

— Нет, лишь взываю к вашему здравому смыслу, — сдержанно заметил сыщик.
— Если хотите знать, в тот день мы с мужем были на прием в клубе велосипедистов.
— Не сомневаюсь, это не сложно будет проверить, — вымолвил Холмс.
— Не сомневайтесь. Будьте любезны, потрудитесь. Это все? У вас был один вопрос и ответ вы на него уже получили.
— Это все, — кивнул Холмс. – В жизни вы еще более очаровательны, чем на дагерротипах в газетах. Жаль, что мне не довелось побывать на ваших гастролях в прошлом году.
Миссис МакГрегор хотела было что-то сказать, но прикусила язык и промолчала, изучая Холмса холодным взглядом.

Льда в его голосе хватило бы на то, чтобы заморозить приличных размеров клумбу.
Холмс на секунду поймал ее взгляд, затем резко развернулся и решительно направился к двери.
— Так, по какому адресу, вы сказали, находится тот самый велосипедный клуб? – полуобернулся он у двери.
— Он находится  недалеко от Эрлс корт, «Грейт Бритэн Байсикл Сэсайети», — спокойно проговорила миссис  МакГрегор. – Вы запомните или вам прислать нарочного с запиской?
— Непременно запомню. И благодарю вас за то, что были столь любезны с незнакомыми вам людьми. Которых вы видели в первый раз …, — многозначительно добавил Холмс и не завершил фразу.

— И что теперь? – нервно спросил Пьер де Кубертэн, выходя вслед за Холмсом на улицу. – Вы подозреваете, что мистер МакГрегор может быть замешан в этом деле?
— Нет, его жена, — бросил Холмс.
— Что? Но она же только сообщила нам, что у нее имеется неопровержимое алиби.
— Алиби рождаются и умирают, — выдал Холмс один из своих непревзойденных афоризмов.